Главная
«Мои читатели» — стихотворение Николая Гумилёва, написанное в 1921 году и считающееся своеобразным завещанием поэта. В произведении сформулированы творческие принципы Гумилёва, заложены основы его миропонимания, отражены некоторые вехи его биографии. Впервые опубликовано в сборнике «Огненный столп» (1921), посвящённом второй жене поэта Анне Николаевне Энгельгардт.
Основная тема
«Мои читатели», написанные за несколько месяцев до расстрела автора, представляют собой полемический отклик на произведение Михаила Кузмина «Мои предки», сочинённое в 1907 году. Стихотворения, созданные верлибром, близки ритмически («Моряки старинных фамилий, / влюблённые в далёкие горизонты» — «Много их, сильных, злых и весёлых, / Убивавших слонов и людей») и тематически; разница между ними в том, что герои Кузмина — люди предшествующих поколений, тогда как Гумилёв обращается к своим современникам — вольнолюбивым романтикам, странникам, бродягам, понимающим его с полуслова.
По словам поэта Николая Минского, среди читателей Гумилёва нет сибаритствующих прожектёров — его привлекают мятежные герои, способные на поступок. Поэтому в строчках «Я не оскорбляю их неврастенией, / Не унижаю душевной теплотой» не только артикулирована система взаимоотношений поэта с поклонниками, но и присутствуют элементы заочной дискуссии с Александром Блоком, которого исследователи называют антиподом Николая Степановича. Как утверждал литературный критик Эрих Голлербах, «Блок вещал, Гумилёв придумывал, Блок творил, Гумилёв изобретал». Подобной точки зрения придерживался и Владислав Ходасевич, считавший, что манифесты акмеистов «были направлены прежде всего против Блока и Белого». В то же время поэт и переводчик Михаил Зенкевич в рецензии, датированной 1921 годом, писал, что «оскорбление неврастенией» было в ту пору свойственно и представителям других литературных течений — прежде всего футуристам и имажинистам.
Исследователи считают, что в «Моих читателях» зафиксированы некоторые события из биографии автора, а заложенное в стихотворении пророчество про «последний час» свидетельствует об умении поэта предвидеть грядущие события. Произведение называют своеобразным лирическим завещанием, которое адресовано людям, берущим с собой в дальний путь томик со стихами. Концовка «Моих читателей» имеет, по мнению литературоведов, непосредственное отношение к судьбе самого Гумилёва:
В этом метком и ярком самоопределении с особенной силой поражает стих: «Я учу их, как не бояться». Можно быть уверенным, что в трагические минуты суда и казни он и самого себя научил, как не бояться и не оскорблять смерти неврастенией и душевной теплотой.
Образы читателей. Возможные прототипы
Стихотворение начинается с рассказа о личных встречах поэта с читателями. Литературоведы пришли к выводу, что за тремя лирическими эпизодами стоят три подлинные истории. Так, в строчках «Человек, среди толпы народа / Застреливший императорского посла, / Подошёл пожать мне руку, / Поблагодарить за мои стихи» упоминается реальное событие — речь идёт о встрече Гумилёва с эсером, застрелившим германского посла Мирбаха. По словам историка литературы Валерия Шубинского, однажды во время выступления в «Кафе поэтов» Гумилёв обратил внимание на молодого человека в кожаной «чекистской» куртке, который читал наизусть стихи Николая Степановича. После мероприятия незнакомец подошёл к поэту и представился: Яков Блюмкин.
Несколько иная интерпретация событий была дана в книге мемуаров Ирины Одоевцевой — по воспоминаниям поэтессы, знакомство с Блюмкиным произошло летом 1921 года, после творческой встречи Гумилёва с читателями в Доме искусств. Поклонник поэта — «огромный рыжий товарищ в коричневой кожаной куртке, с наганом на боку» — следовал за своим кумиром по пятам и громко декламировал строчки из его стихотворения «Капитаны». Прозаик Вера Лукницкая представила ещё одну версию, по которой Блюмкин, дожидаясь окончания поэтического вечера, стоял на улице и читал одно стихотворение Николая Степановича за другим. Согласно легенде, Блюмкин, расстрелянный в 1929 году, держался перед казнью в соответствии с гумилёвскими заветами и «умер, как заправский самурай», с восклицанием: «Да здравствует Троцкий!»
Возможного прототипа имеет и персонаж, о котором Гумилёв рассказал так: «Лейтенант, водивший канонерки / Под огнём неприятельских батарей, / Целую ночь над южным морем / Читал мне на память мои стихи». Поклонником поэта, по данным литературоведов, был начальник оперативного отдела штаба Черноморской эскадры Сергей Колбасьев. Их встреча произошла, вероятно, в Крыму, где Колбасьев помогал Гумилёву в издании стихотворного сборника «Шатёр» (по некоторым данным, Сергей Адамович выпустил эту книгу на свои средства, отпечатав её во флотской типографии). Уже после расстрела Николая Степановича Колбасьев был направлен на работу в советское посольство в Кабуле. Среди необходимых вещей, которые он взял с собой, был и томик стихов Гумилёва. Через шестнадцать лет после казни поэта Колбасьев разделил его участь: он был расстрелян 25 октября 1937 года.
В «Моих читателях» упоминается также «старый бродяга в Аддис-Абебе, / Покоривший многие племена», который прислал к поэту своего чёрного копьеносца. В числе предполагаемых прототипов «старого бродяги» — абиссинец Ато Гено, о котором Гумилёв ранее рассказывал в своей африканской поэме «Мик», а также бывший русский офицер Евгений Всеволодович Сенигов, проживавший неподалёку от эфиопской столицы и имевший прозвище «белый эфиоп».
Отзывы. Литературная перекличка
Сборник «Огненный столп», увидевший свет уже после смерти автора, один из критиков, по утверждению писателя Ивана Панкеева, назвал «лучшей из всех книг Гумилёва». Отзывов современников расстрелянного поэта о стихотворении «Мои читатели» сохранилось немного, однако те рецензии, что появились, свидетельствовали об определённой смелости критиков. Так, прозаик Вивиан Итин в марте 1922 опубликовал в журнале «Сибирские огни» статью, в которой процитировал строки «Как не бояться, / Не бояться и делать что надо». Литературовед Георгий Ефимович Горбачёв отметил в публикации пролеткультовского издания «Горн» (1922, книга № 2), что в творческом наследии Гумилёва есть произведения «ненадломленной, даже первобытной силы»; среди них — «Мои читатели». Михаил Зенкевич в рецензии 1921 года писал:
В стихотворении «Мои читатели», одном из лучших в сборнике, поэт с гордостью указывает на своих поклонников… Сильные, злые и весёлые возят его книги в седельной сумке, читают в пальмовой роще, забывают на тонущем корабле… Книга озаглавлена «Огненный столп», и действительно, стихи её блещут молниями каких-то предчувствий.
Спустя десятилетия исследователи стали вновь обращаться к стихотворению «Мои читатели» — не только для анализа, но и для выявления «родственных» литературных связей. К примеру, поэт Лев Куклин, сравнивая художественные приёмы Николая Гумилёва и Николая Тихонова, пришёл к выводу, что поэт-большевик, считавший Николая Степановича своим учителем, впитавший его творческий почерк, темы и образы (включая седельную сумку, моряков и конников), тем не менее «словно бы скрыто полемизирует» со своим наставником.
Другим представителем «гумилёвской линии в русской поэзии» литературовед Александр Кобринский называет поэта Александра Городницкого. По мнению Кобринского, тема дальних странствий, расставаний и встреч, красной нитью проходящая через творчество одного из основоположников авторской песни, имеет прямую отсылку к поэзии Гумилева: «Модели поведения в сложных ситуациях с любимой женщиной… восходят к гумилёвскому „У камина“, а также ко все тем же „Моим читателям“: И когда женщина с прекрасным лицом, / Единственно дорогим во вселенной, / Скажет: „Я не люблю вас“, — / Я учу их, как улыбнуться, / И уйти, и не возвращаться больше».